Лэсли Хэзлтон

Лесли Хэзлтон (родилась в 1945 году) - британо-американский писатель, чьи работы сфокусированы на пересечении и взаимодействии политики с религией.

Лэсли Хэзлтон описывает себя как «еврейку, которая когда-то всерьёз подумывала стать раввином. Бывшую послу́шницу монастыря, мечтавшую стать монахиней, агностика - с глубоким чувством религиозной тайны, не склонную, при этом, к отождествлению себя с организованной религией». «Все парадоксально», - сказала она. «Опасность же, заключается в одномерном мышлении».

Её книга «The First Muslim: The Story of Muhammad» (Выдающийся из покорившихся: История Мухаммада), опубликованная в 2013 году, описывает биографию пророка Мухаммада, с совершенно неожиданных ракурсов. Этой же теме посвящена и другая её книга - «After the Prophet: The Epic Story of the Shia-Sunni Split» (после пророка: эпическая история шиитско-суннитского раскола), за которую она получила книжную премию PEN-USA, в 2010 году.

The First Muslim»

The First Muslim (Выдающийся из покорившихся) История Мухаммада.

Часть 1

  Если бы он не стоял на горе в напряженном ожидании, вы бы могли сказать, что этот человек ничем не примечателен. Для тех же, кто испытывает острую необходимость в визуализации образа, самые ранние источники описывают его с возмутительной неопределенностью: «Не был он ни высоким, ни низким», «ни темным, ни светлым», «ни худым, ни полным». Однако, то тут, то там, в описаниях проскальзывают специфические детали, и если вам удается их подметить, его образ оживает.

  Несомненно, человек в одиночестве проводящий ночь за ночью в медитации, должен был бы выглядеть бледным изможденным аскетом, однако, лицо его излучало тепло, а щеки заливал здоровый румянец.

  Он был коренастым юношей с широкой грудиной, и имел необычную походку - ходил «слегка подавшись вперед, как будто куда-то торопился».  Похоже, что у него была дисфункция шейных позвонков, потому что люди помнили, что когда он оглядывался, чтобы посмотреть на собеседника, вместо головы, он поворачивался всем телом.

  И возможно, единственным привлекательном штрихом в описании, был его профиль - ястребиный нос, считавшийся отличительным знаком аристократического происхождения на Ближнем Востоке.

  На первый взгляд может показаться, что он был обычным мекканцем. Но к сорока годам, мы видим уже состоявшегося человека. Несмотря на сложное детство, наполненное трагедиями и лишениями, он сумел-таки завоевать признание, и добиться принятия и уважения в обществе, несмотря на безразличие, а порой и открытую вражду со стороны сверстников и мекканской знати. И вот он уже – женатый мужчина и успешный бизнес-агент, пользующийся доверием горожан. Он честно вел торговые дела, и был одним из активистов своего процветающего города  - именно поэтому люди доверяли ему представлять свои интересы. Они знали его как бескорыстного человека, готового рассмотреть спор или конфликт, и вынести непредвзятое и справедливое решение. Ближе к сорока годам, он уже нашел для себя безопасную нишу в обществе, которая гарантировала ему спокойную и респектабельную жизнь. Так что он делал в одиночестве здесь, на одной из гор, в то время как уставший от дневной суеты город, отходил ко сну? И зачем счастливому женатому мужчине уединяться таким необычным образом, простаивая в медитации ночь за ночью?

  Однако в его одежде все же можно увидеть подсказку. К настоящему моменту он, конечно же, мог позволить себе дорогие и модные одежды из шелка, расшитые бисером и драгоценными камнями, но его одежда была куда более сдержанной. Его сандалии были изношены, а кожаные ремешки на них выцвели от солнца. Его домотканая одежда была потрепанной, и если бы не множество заплаток, ее едва ли было бы достаточно, чтобы защитить его от ночных холодов аравийской пустыни. Но то, как он молитвенно выстаивал ночи на склоне горы, делало холод незначительным препятствием в его бдении. Он стоял, слегка наклонившись вперед, и как бы опираясь на встречный ветер. Стоял в ожидании чего-то неизвестного.

  Конечно, человеку, стоявшему здесь, на вершине, мир виделся совершенно по-другому. Он мог обрести спокойствие и умиротворение в тишине, наедине с холодным ветром, несущимся над скалами. Вдалеке от вражды и городских сплетен, бесконечных разговоров о деньгах и власти. Здесь человек был просто пятнышком на горном ландшафте, его ум учился свободно мыслить и наблюдать, чтобы затем, наконец, перестать думать, перестать размышлять, и покориться чему-то великому.

  Присмотритесь, и вы можете обнаружить тень одиночества в уголках его глаз. Что-то оставалось там от того уязвимого ребенка, каким он когда-то был. Как будто его преследует осознание того, что в любой момент, все, что он имеет, над чем он так долго и усердно работал, может исчезнуть. Вы можете увидеть намек на то же самое сочетание уязвимости и решительности, взглянув на его рот - его губы слегка приоткрылись, когда он что-то прошептал в темноту. И тогда, возможно, вы спросите, чего же ему не хватает. Неужели тот факт, что все, что он с таким трудом заработал, не дает возможности принимать это как данность, никогда не признавать своего права на обладание этим? Но кто же тогда даст на это право? Что он ищет? Может быть, это некий мир внутри себя? Или же это неуловимый проблеск? А может быть, просто намек на что-то большее?

  Одно можно сказать наверняка: по убеждению самого Мухаммада, он был совершенно не готов ко всей грандиозности того, что ему пришлось испытать в ту самую ночь, в 610 году.

  И вот человек встречается с божественным: рационалисту происходящее представляется лишь фантастическим наваждением. Поэтому, если бы Мухаммад, после своего первого опыта соприкосновения с неизвестным на горе Хира, отреагировал бы, как этого можно было ожидать, произошедшее сошло бы за выдумку, навеянную набожностью и верой. Но его реакция была совершенно другой.

  Он не спустился с горы на небесной колеснице. Он не бежал вниз, выкрикивая «Аллилуйя!» и «Благослови Господь!». Он не излучал свет и радость. Не было ни хоров ангелов, ни музыки небес. Никакого восторга или экстаза, никакой золотой ауры вокруг него. Не было ощущения своей исключительности, особой миссии, или неоспоримой роли посланника Бога.

  Ему был низведен не весь Коран, а лишь несколько коротких аятов. Проще говоря, Мухаммад не делал ничего такого, что могло бы оказаться важным для легенды о человеке, который только что сделал невозможное, и пересек границу между этим миром и другим, - ничего из того, что могло бы помочь использовать эту историю для прикрытия меркантильных интересов, бредовых замыслов, или личных амбиций. Напротив: он был убежден, что то, с чем он только что столкнулся, не могло быть реальным. В лучшем случае это должно было быть галлюцинацией: обманом зрения или слуха, или просто бредом. В худшем случае, им овладели злые джинны или духи, чтобы ввести его в заблуждение, или даже чтобы свести его с ума. На самом деле он был уверен, что одержим джиннами. И когда, наконец, он осознал, что остался жив, его первым позывом было то, что он должен был покончить с этим, прыгнув с самого высокого утеса, и избежать последствий ужаса, который он только что он испытал.

  И вот, человек, который только что сбежал с горы Хира, дрожал не от радости, а от глубокого, первобытного страха. Он был ошеломлен не убежденностью в великий миссии, а сомнением в реальности произошедшего. Он был уверен только в одном: что бы это ни было, это не должно было случиться с ним. Не с ним, человеком среднего возраста, который надеялся, возможно, лишь на прикосновение небесной благодати, а вместо этого получил ослепительные, огромного веса откровения. Теперь, он больше не опасался за свою жизнь, но, однако, боялся за свой рассудок, мучительно осознавая, что слишком много ночей в одиночной медитации, возможно, подвели его к краю.

  Что бы ни случилось на горе Хира, очевидная человечность реакции Мухаммада может стать самым сильным аргументом в пользу его исторической реальности. Считаете ли вы, что слова, которые он услышал, исходили изнутри или извне, ясно одно, Мухаммад испытал их с силой настолько весомой, что оказался на грани коллапса своей самости и привычного мира вокруг. Страх и ужас были очевидной разумной реакцией. Страх, ужас и неприятие. И если подобная реакция неожиданно застигнет нас сейчас, приведя в шок и трепет, это будет лишь бледным отражением того, насколько сильно мы были введены в заблуждение стереотипным образом восторженного мистического блаженства пророков.

  Взгляните на ситуацию непредвзято, отложив в сторону фантастические сюжеты, и вы увидите, что ужас Мухаммада говорит о его реальном опыте. И ведь на самом деле, это выглядит по-человечески - слишком по-человечески, особенно для консервативных мусульманских богословов, которые в один голос утверждают, что рассказ о попытке суицида, запрещено упоминать в рамках его биографии, несмотря на то, что этот эпизод описан в самых ранних биографических источниках. Они настаивают на том, что он ни в коем случае не сомневался, не говоря уже об охватившем его отчаянии. Описывая совершенство Мухаммада, они не могут признать и принять его естественные человеческие реакции.

  Возможно, именно поэтому так трудно понять, кем же на самом деле был Мухаммад. Приписываемое ему возвышенное совершенство, контрастирует со сложностью и неоднозначностью, присущими  человеческой жизни. Для мусульман во всем мире Мухаммад - идеальный человек, пророк, посланник Бога, несмотря на то, что ему снова и снова говорится в Коране - скажи: «Я всего лишь один из вас», «Всего лишь - человек!». А доведенное до крайности почтение и любовь к нему, не могут противостоять желанию одеть его в «золото и серебро». Чрезмерное возвеличивание и ожесточенная защита при малейших нападках на его личность, диссонируют с растущим интересом к Исламу на Западе.

  Но тут вступает в действие закон непредвиденных последствий. Идеализация какой-либо личности, придание ей сверхчеловеческих качеств, удаляет правдивую суть, и, несмотря на миллионы, если не миллиарды слов, написанных и сказанных о Мухаммаде, вы так и не сможете узнать – каким же был этот человек. И чем больше вы читаете о Мухаммаде, тем сильнее становится ощущение, что несмотря на то, что вы так много о нем узнали, вы все еще не знаете, кто же он такой. Как если бы его образ был размыт бесчисленным количеством красивых слов и эпитетов.

  Хотя благоговейные легенды о нем зачастую великолепны, они работают, возможно, как и все остальные легенды - скрывают больше, чем показывают, и вот Мухаммад становится скорее символом, чем человеком. И в то время когда Ислам быстро приближается к Христианству, превращаясь в самую многочисленную религию в мире, мы все также мало знаем об этом человеке, трижды назвавшем себя в Коране «первым мусульманином». Он, без сомнения, прожил одну из самых последовательных жизней за всю историю человечества, но при всей знаковой силе его имени - это жизнь, которую еще предстоит исследовать.

  Как этот человек, оказавшийся с самого раннего детства, на задворках своего общества («человек, не представляющий интереса», как оппоненты называют его в Коране), смог совершить революцию мирового масштаба? Как смог младенец, оторванный от своей семьи, вырасти, чтобы трансформировать существующую концепцию семьи и племени, во что-то гораздо большее - в умму, в исламское сообщество? Как мекканский торговец смог прийти к столь радикальному переосмыслению концепции Бога и общества, впрямую оспаривая установленный общественно-политический порядок? Как человек, изгнанный из Мекки, обратил свое изгнание в новое и победоносное начало, и спустя восемь лет вернулся национальным героем? Как ему удалось достигнуть столь значимых перемен?

  Чтобы ответить на эти вопросы, нужно проявить честность, и следовать истинной цели биографа, которая заключается не только в том, чтобы следить за произошедшим в жизни человека, но и в том, чтобы уловить дух времени, и узреть смыслы в клубке событий. Это означает сплетение воедино сложных элементов жизни Мухаммада, создание его «трехмерного портрета», но не с целью противопоставить его «общепринятой» версии, а для того, чтобы расширить и раскрыть его неисследованные стороны.

  Великий британский философ и историк Р. Коллингвуд, в своей книге «Идеи истории», отмечает, что для качественного описания исторической фигуры, вам нужно проявить как сопереживание к главному герою, так и воображение в воссоздании целостной картины.

Говоря об этом, он не имел в виду высасывание сюжета из пальца, но используя исходный материал, изучая его в контексте времени и места, собирая нити истории, и сплетая их в тугую косу реальности, красочно воспроизводить описываемые события.

  Если мы хотим понять динамику того, что с существенным преуменьшением можно назвать «замечательной жизнью», которая радикально изменит его мир, и все еще продолжает формировать нашу реальность, мы должны позволить Мухаммаду предстать перед нами в правдивой целостности и совокупности.

  Его история - необыкновенное слияние человека, времени и культуры. И вот возникает обманчиво простой вопрос: Почему именно он? Почему Мухаммад, в седьмом веке, в Аравии?

  Принять и признать подобную логику изложения - одновременно страшно и захватывающе. С одной стороны, подобная постановка вопроса заводит в виртуальное минное поле традиционных толкований, бессознательных предубеждений и культурных предпосылок. С другой стороны, она позволяет нам ясно увидеть Мухаммада, и понять, как он совершил свое путешествие от сироты к мировому лидеру, от неизвестности к всеобщему признанию, от бессилия к власти.

  Основными источниками информации о жизни Мухаммада являются два ранниисламских труда: подробная биография, написанная агиографом ибн-Исхаком в Дамаске, в восьмом веке, на которую ссылаются практически все последующие биографы, и более политизировано изложенная история раннего ислама, написанная ат-Табари в Багдаде, в конце девятого века, где из тридцати девяти томов «Истории пророков и царей», четыре тома автор посвятил периоду жизни Мухаммада.

  Эти ранние историки вполне добросовестны. Авторитетность биографов заключается в целостном подходе к сбору информации. Оба писали постфактум, работая с устной историей, с полным пониманием того, что и время, и напускная набожность, имеют тенденцию деформировать память, размывая грани между тем, что было, и тем, что должно было быть. Если ими и были допущены ошибки, то это говорит скорее об их обстоятельности, нежели о предвзятом суждении.

  Читая их труды, приходишь к осознанию факта, что путь Ибн-Исхака и Ат-Табари, проходил по тонкой грани, между личной ответственностью перед историей с одной стороны, и традицией - с другой. Этот щекотливый вопрос – как удержать баланс между историей и верой, идет рука об руку с их признанием неуловимости бесспорного суждения – ускользающего, как и в современном информационном пространстве, таки в их устной традиции.

  Вместо того чтобы прослыть всезнающими, они включали в свои работы, зачастую конфликтующую информацию, оставляя своим читателям право решать, где истина, а где ложь. При этом они не стеснялись высказывать и свою точку зрения даже по самым деликатным вопросам.

  Например, в работе Ибн-Исхака есть такие фразы, как «утверждается, что…», и «как мне сказали…». И когда несколько свидетельств очевидцев противоречат друг другу, он часто подводит итог: «А что из этого является истинным… одному Богу известно» - утверждение, граничащее с беспомощным - «А Бог его знает!». Возможно, единственная история жизни, о которой так же много написано, и которая до сих пор остается загадкой - это история Иисуса.

  Но благодаря усилиям таких научных групп, как «Семинар Иисуса», за последние несколько десятилетий, новые исследования вышли за узкие рамки текстов Евангелий, чтобы не только воссоздать очеловеченный образ Христа, но и глубже изучить его психологический портрет.

  Эти ученые погрузились одновременно в теологию, историю, политологию, сравнительное религиоведение и психологию, подчеркивая радикальную политическую значимость послания Иисуса. Детально изучив его миссию в контексте своего времени, они показали всю ее актуальность и значимость, для современности.

  Параллели между Мухаммадом и Иисусом поразительны. Оба они были призваны обостренным чувством социальной справедливости; оба подчеркивали беспрепятственный доступ к божественному; оба оспаривали установленную структуру власти своего времени. Как и в случае с Иисусом, богословие и историческая наука путешествуют бок о бок в любом из рассказов о жизни Мухаммада, иногда так же тесно, как рельсы поездов, а порой расходятся, стремительно отдаляясь друг от друга.

  Мы наблюдаем, как множество чудо-историй срастаются со священными преданиями, усилиями тех, кто свято верит, что событие должно было произойти, даже если это не так. Несмотря на последовательное отрицание Кораном волшебства, его, похоже, настойчиво требует человеческая природа. И для богословия – способность удержаться от веры в чудеса, а по сути – в невозможное –  тонкий и сложный тест на приверженность истине.

  Однако консервативная исламская традиция утверждает, что Мухаммаду с самого начала было предначертано стать посланником Бога. Но если это так, тогда нет никакой истории его жизни. Другими словами, она предстает перед нами неизбежным потоком действий божественной воли, а все жизненные сложности и конфликты превращаются в скучный сценарий с заранее известным концом.

  Для некоторых набожных верующих этого будет более чем достаточно - если врожденная исключительность пророка является данностью, тогда любая биография не будет имеет значения. 

  Но для многих других, убедительным является не чудесное, а человеческое начало. Жизнь Мухаммада - один из тех редких случаев, когда действительность более драматична, чем легенда. На самом деле, чем меньше человек взывает к чудесам, тем более необычной становится его жизнь. И то, что происходит, становится чем-то грандиозным именно потому, что оно человеческое. И тогда реальная жизнь расцветает, становясь достойной эпитета «легендарная».

  Его история следует классической структуре странствий и жизни, которую Джозеф Кэмпбелл назвал «путешествием героя», от пугающего и недоброго начала, до необыкновенного успеха в конце. Но это путешествие никогда не бывает легким. Оно связано с борьбой, опасностью и конфликтами, как внутренними, так и внешними.

  Попытка обойти молчанием наиболее противоречивые аспекты жизни Мухаммада, никоим образом не помогает в возвеличивании его личности. Напротив, если мы хотим оживить его образ, во всей сложности человеческой натуры, нам нужно видеть его целостным. Это означает принятие того, что можно было бы назвать агностическим подходом - отложить благоговение и почтение, с одной стороны, вместе со стереотипами и осуждением, с другой, не говоря уже об обездвиживающем, вязком тумане подозрительности посредине.

  Это означает сложить повествование, во всей полноте проявляющее его человеческую природу, филигранно балансируя между идеализмом и прагматизмом, верой и политикой, миролюбием и воинственностью, ловушками чрезмерного восхваления и необдуманного отрицания.

  Ключевым моментом его жизни является, несомненно, та самая ночь на горе Хира. Именно тогда он пересек судьбоносную границу, и именно поэтому мусульмане называют эту ночь «Ляйлят Аль-Кадр», Ночь (Божественного) Расчета.

  Конечно, это был «поворотный момент в истории», хотя подобное выражение может ввести нас в заблуждение. Оно подразумевает, что история Мухаммеда относится к прошлому, в то время как она продолжает оказывать такое влияние, что ее необходимо рассматривать двояко, как явление, затрагивающее значительную часть событий современности, так и великую веху в истории. 

  То, что произошло «тогда», является неотъемлемой частью того, что происходит «здесь и сейчас», важным фактором на обширной и зачастую пугающей арене, в которой пересекаются политика и религия.

  Чтобы понять этого человека, который только что боролся с ангелом на вершине горы, и затем спустился, ослабленный схваткой, нам нужно спросить не только о том, что произошло той ночью на горе Хира, и к чему это впоследствии привело, но и о том, что послужило началом этого сложного процесса.

  Тем более, что с самого начала, несмотря на тексты преданий, знамения и знаки не были многообещающими. Действительно, любой объективный наблюдатель мог бы сделать вывод о том, что Мухаммад был самым маловероятным кандидатом на пророчество, поскольку под какими бы созвездиями он ни родился, они показывали любое развитие ситуации, кроме благоприятного.

Часть 2

  Если вы суеверный человек, тогда факт того, что Мухаммад родился сиротой, не станет для вас добрым предзнаменованием. Большинство биографов не заостряют внимания на этом факте, пропуская его, как незначительный поворот судьбы. Тем не менее, его сиротская доля несет ощутимый психологический вес, который зачастую имеет определяющее значение в истории.

  Более того, если верить легенде о его рождении, он едва ли должен был появиться на свет. Всего за несколько часов до его зачатия, родной дед чуть не убил его отца. И если его отец был спасен только для долго, чтобы выполнить свою исключительную роль в зачатии, он все равно умрет далеко от дома, даже не подозревая о том, что у него родился сын.

  Его дедом был Абд аль-Мутталиб, почтенный лидер правящего племени курайшитов, и центральная фигура в коротком, но впечатляющем периоде истории Мекки. Будучи молодым человеком, он раскопал и восстановил колодец Зам-Зам - пресноводный источник, вплотную прилегавший к святилищу Кааба, и привлекавший паломников со всей Аравии.

  Слухи о существовании источника ходили с давних пор, но вряд ли кто-нибудь смог бы отследить историю их возникновения. Некоторые утверждали, что он впервые был обнаружен Агарью, после того, как она родила Исмаила. Впоследствии, Авраам заложил его камнями, затем родник был занесен песком и утерян на долгие века. Местонахождение источника было забыто до тех пор, пока его вновь не обнаружил Абд аль-Мутталиб.

  Сообщалось о разнообразных чудесах, произошедших, как во время открытия, так и после. Некоторые предания гласили, что источник Зам-Зам охраняла беспощадная ядовитая змея. Никто не осмеливался приблизиться, пока не прилетел огромный орел, и схватив ее, скрылся в небесной вышине.

  Другие утверждают, что при раскопке источника была найдена сокровищница. Сундуки, наполненные монетами; изысканные кованые мечи, инкрустированные драгоценными камнями; и даже отлитая из чистого золота газель, в натуральную величину. Но, безусловно, самым впечатляющим, покажется рассказ, хорошо знакомый тем, кто знает библейскую историю о сыне Авраама, едва не принесенном им в жертву.

  Поскольку источник Зам-Зам был найден именно им, Абд аль-Мутталиб публично заявил о монопольном праве своего клана Бану Хашим на прибыль от предоставления святой воды паломникам. Его клан был одним из четырех основных влиятельных семейств, объединенных вместе в племя Курайш. Конечно, в Мекке были и другие источники, но ни один из них не имел такого удачного расположения, такой красивой легенды, и столь приятной на вкус воды.

  Как и можно было предположить, лидеры других курайшитских кланов поспешили оспорить право на контроль над святым источником, тем самым ставя под сомнение мотивы и честь Абд аль-Мутталиба. Однако его ответ заставил замолчать критиков и оппонентов. Абд аль-Мутталиб озвучил страшный обет - если у него будет десять сыновей, и все они достигнут зрелости - возраста, когда они смогут отстаивать и защищать честь хашимитов, он принесет в жертву одного из них прямо здесь, рядом с источником, на открытом участке перед Каабой.

(с) wikiquran.info